Несколько соображений Дмитрия Зиновьева, возникших при чтении статьи Валерия Гауптмана «Откуда исходит угроза России».

Когда татарская община в Архангельске проводит замечательный национальный праздник «Сабантуй» и гордо восклицает: «Мы — татары», то газеты единодушно публикуют положительные отклики. И это хорошо.

Когда мы с друзьями задумываем мероприятие «Я — русский», чтобы рассказать молодежи об истории и культуре русского народа, знакомые из спецслужб задумчиво предлагают: а может, все-таки «Я — россиянин!»? Почему? Попробую ответить.

Русские и татары — это название нации. Что такое нация?
Формулировка ученого и публициста Егора Холмогорова: «Совокупность людей, живущих на определенной территории, являющихся или желающих быть гражданами одного государства, объединенных общей историей и решимостью продолжать эту историю дальше, то есть общими планами на будущее».

А это определение брошюры Московского бюро по правам человека Хельсинкской группы: «Историческая общность людей, складывающаяся на территории их проживания в процессе формирования экономических связей, языка, некоторых особенностей культуры и характера».

Я — русский. Тот, кто считает, что, говоря это, я утверждаю превосходство одного народа над другими, или разжигаю ненависть к другим народам — ошибаются. Сама по себе моя культурная идентификация как русского, ненависти к другим народам отнюдь не предполагает. «Мы русские! Какой восторг!» — восклицал великий полководец Суворов. Почему бы тогда не сказать, что идея демократии предполагает ненависть к любому необычному человеку? А из либерализма, доводя мысль до абсурда, вытекает ненависть бедных к богатым и только. Но это не так. Или, во всяком случае, не совсем так.

Дело не в том, что мы лучше или хуже. Дело в том, что мы разные. Когда в Европу в массированном порядке пришел американский пищевой агитпроп «Макдоналдс», одними из первых взбунтовались представители национальной кухни. Она стала вымирать. Унифицированный, одинаковый мир пришел в Европу. Клонированная пища, одежда, образ мышления — движение в сторону упрощения. А мир хорош тем, что он разный. Но «взбесился» мировой гегемон, задумавший теперь — в отсутствии прежнего геополитического противовеса — перестроить весь мир по своему образу и подобию.

Я — русский. Но почему мои оппоненты так упорно настаивают на том, чтобы запрещать называть русскую нацию — русской, почему слово «русский» вообще стали считать во многих аудиториях неприличным и перекрыли ему дорогу в большинство СМИ. Почему человека, говорящего «я русский», стремятся нередко обозвать фашистом? Например, в XVIII веке, во времена Екатерины Великой, элита России была интернациональной, многие по убеждениям были космополиты, сама царица была немкой и переписывалась с Вольтером. При дворе была грузинская, польская, татарская знать. И все-таки этнонимом «русские» не только не гнушались, но и гордились.

Ведь что значит сказать «мы — россияне»? Это значит сказать, что ничего, кроме географических границ сегодняшней России, нас не объединяет: ни прошлое, ни будущее. Мы тут залетные гости, наша история началась в лучшем случае в 1991 г., когда «русским простофилям» наконец-то свалилась как манна небесная долгожданная демократия. Что значит сказать «мы — русские»? Это значит возложить на себя «шапку Мономаха» тяжестью в одиннадцать веков и 43 года, если считать от воцарения Рюрика, а можно ведь считать и раньше. Это значит дать ответ перед поколениями и поколениями наших предков, которые создали нашу землю, сохранили ее, украсили и оставили нам в наследство. Это значит мерить себя другой меркой и взвешивать совсем на других весах.

Для меня национализм, в противоположность историческому беспамятству, предполагает, что нация состоит не только из тех, кто живет, но и из тех, кто умер недавно или давно, из наших прадедов и пращуров. Именно так понимал философию истории замечательный наш мыслитель Николай Федоров. И все они имеют право голоса в дискуссии о том, как нам жить дальше. Все они имеют право потребовать от нас, чтобы мы продолжили их дело и сохранили то, что они нам оставили.

Эта мысль попала в нынешний официальный гимн России. Ведь когда мы поем «предками данная мудрость народная», то эта глубокая фраза значит очень многое. Россия, ее смысл, ее мудрость, дана нам от предков и нам ее сохранять.
И для меня национализм — положительное консервативное и охранительное. Смысл этого национализма в сохранении самого существования наций, народов, государств перед угрозой глобализации и нового «великого переселения народов».

В тех или иных формах он проявляется и в Азии, и в Европе и в Америке, и в России. Такой национализм — это борьба за право народа остаться субъектом истории — и мировой, и своей собственной. Право не сдавать все права тем самым международным финансовым и политическим структурам, помыслы которых, по-моему, иногда очень далеки от гуманитарных и гуманистических ценностей. Я не хочу измерять русских людей двусмысленными критериями «экономической эффективности». Манипуляции такого рода могут пониматься как создание изощренных способов игнорировать интересы и волю большинства русского народа.

Я хочу, чтобы русские люди не вымирали по миллиону человек в год, как это происходит сейчас. И вот отсюда-то, по-моему, и исходит основная угроза России. Я исхожу из того, что каждый русский, каждый член нашей нации имеет право на жизнь и благосостояние вне зависимости от его «рыночной эффективности». Каждому должно найтись и найдется место в национальном разделении труда, которое служит национально-государственным целям — обогащению нации, ее культурному и военному усилению, ее духовному созиданию. Если какой-то русский человек не нужен «западному миру», то он все равно нужен России. И он в своем существовании не нуждается в оправдании своей полезностью, Силиконовой долиной, лондонским Сити или банановыми плантациями в Гондурасе. Точно так же и Россия в целом не нуждается в оправдании своего существования интересами мира или абстрактными «общечеловеческими идеалами».

Мои друзья: Артур Гиниятуллин, Вадик Павлунько, Арик Артунян, Алдис Качевский — понимают меня. Мы разные. Мы ценим это, поэтому мы вместе. Мы ценим это, поэтому относимся друг к другу с уважением.
Дмитрий Зиновьев

20 сентября 2005 г.