Сара Гольдштейн о Диме Зиновьеве

Что характерно, даже уходя, он успел невольно и мне преподать маленький урок.

«Мы не знали друг друга до этого лета,

Мы болтались по свету — земле и воде,

И совершенно случайно мы взяли билеты

На соседние кресла на большой высоте».

 

Я никогда раньше не летала без рюмочки коньяка.
Я боялась летать до колик и стрессового недержания.
Я предпочитала поезда.

Мы летели с ним на соседних креслах. Это не его я держала за руку, это он меня. Это не он прижимался ко мне, а я к нему. Этой подробности, кроме нас двоих никто не знал.

Когда мне было страшно, я смотрела на него. И видела в его лице такое бесстрашие.  Да и какой может быть страх в лице человека, уже смотрящего смерти в глаза и даже периодически, разговаривая с ней. И даже ставящего ей свои условия. И мне совершенно было нельзя бояться рядом с ним.

И не потому что на «работе не положено» и «надо сохранять лицо». А потому что никак нельзя было пренебречь вот этой негласной заботой и поддержкой Димки. И невозможно было не довериться человеку с такой мощной энергетикой, которую он излучал, казалось, из последних сил…

И когда обратно из Архангельска я летела одна, я представляла на соседнем кресле не своих случайных попутчиков: хныкающего переростка с инфантильной мамашкой, а Димку Зиновьева с его характерным прищуром и глубокой складкой между бровями.

И впредь всегда будет так, потому что он в моих будущих полетах будет также близко, вот прямо там, за стеклом…